Кинокритик Антон Долин уехал из России почти сразу после начала полномасштабного вторжения России в Украину. 14 октября 2022 года Минюст внес Антона Долина в реестр «иноагентов». Сейчас Антон работает над своим Ютуб-каналом «Радио Долин» и ездит по разным странам с презентацией своей новой книги «Плохие русские. Кино от „Брата“ до „Слова пацана“» про российское массовое кино.
Автор «Грозы» поговорил с Антоном Долиным о том, какое будущее ждет российский кинематограф, как сейчас могут работать кинорежиссеры в России и куда поступать, чтобы получить качественное кинообразование.
— Давайте немного поговорим об образовании в России. Как война против Украины повлияла на высшее образование в киносреде?
А я периодически читаю об этом, у меня есть знакомые, друзья и, в некоторых случаях, бывшие друзья, которые там преподают. И кто-то, конечно, это терпит, потому что не хочет терять работу и не хочет оказываться вне закона в нынешнем беззаконном государстве, а кто-то уже уволился или уехал и пишет об этом открыто.
Например, участие Дугина и его курса в учебной политике РГГУ фактически дискредитирует все, чем РГГУ занимается. Хотя, наверное, вмешательство Дугина не настолько всеобъемлющее. Наверное, есть и дисциплины, и факультеты, на которые он не имеет вообще никакого влияния.
— В какие вузы в России еще можно поступать, если все-таки хочешь работать над качественными не прогосударственными проектами?
И я слышал много легенд о том, что якобы россияне не могут поступить в международные институты или международные киновузы. Так вот, это не так. То же самое, как в любой творческий вуз России вы бы поступали, только на другом языке, нет никакой абсолютно разницы.
Знаю доподлинно и знаком с очень многими студентами, [которые] приходят на мои лекции, я с ними разговариваю. Студенты из России, не только из Москвы и Питера, а из глубинки, приезжают и получают бесплатное высокого качества высшее образование в киновузах Европы. Никакой цензуры при этом нет.
Наверное, для кого-то цензура то, что там, наверное, нельзя снимать в качестве учебных работ картины, восхваляющие «СВО», но это можно делать в России. Так что просто определите свои приоритеты, жизненные, человеческие, творческие, и можно просто учиться, получить высшее образование не в России. Вас даже не объявят за это врагом народа или «иноагентом». Вы даже сможете, обучившись там, если будет на то ваше желание, вернуться потом работать в Россию. Просто в России, какое бы вы ни получили образование, все равно вы столкнетесь с той или иной самоцензурой, которая здесь работает. Но в теории можно поучиться в Берлине, а вернуться работать в Москву или Петербург. Уверяю вас, в России будут только рады такому возвращению и превратят его в свой пиар-продукт.
— А если хочешь работать кинокритиком? Есть ли еще возможность в российских вузах получить такое образование, чтобы можно было писать критику на кино? Например, на журфаках?
Я уверен, что можно. Все зависит от уровня самостоятельности вашего мышления. Но что такое работать кинокритиком? Если работать — это писать профессиональные рецензии, наверное, для этого и учиться необязательно. Достаточно иметь живой ум, начитанность, насмотренность и некую тренировку в письме. Можно пойти на какой-нибудь курс Creative Writing и там этому обучиться, а можно иметь природный дар, например.
И вообще в России огромный кризис в СМИ из-за того, что многие средства массовой информации превратили в средства массовой пропаганды.
Поэтому обучиться-то вы где-нибудь сможете, а может быть и учиться вам не нужно. Я не учился на кинокритика, например. Очень многие другие критики, которых я знаю, не получали высшего образования и прекрасно эту профессию практикуют. А с другой стороны, если вы имеете ввиду подработать, писать у себя в Фейсбуке или в Телеграме что-нибудь классное, то для этого не обязательно обучаться.
Если вы, например, устроитесь в газету «Известия», то, во-первых, там все места заняты, во-вторых, если вы на такое место попадете, вам надо будет тоже очень много разных цензурных требований выполнять, что будет, скорее всего, для вас неприятно, но неизбежно.
— На сайте Московской школы кино вы числитесь преподавателем. Что вы там преподавали, и преподаете ли сейчас?
Нет, я сейчас не преподаю. Я, как так называемый «иноагент», лишен права в России иметь доступ к молодежи, преподавать, читать лекции. И несколько моих попыток это сделать, когда меня приглашали, закончились для тех, кто приглашал, довольно печально. К ним приходили из каких-то соответствующих органов и говорили, что лучше не надо.
Честно говоря, я не люблю преподавать. Иногда я слышу, что у меня это неплохо получается, но, возможно, мне льстили, я не знаю. Но я как человек, который очень плохо учился когда-то на филфаке МГУ, человек, у которого скулы сводит от скуки, когда я слышу слово «лекция» или «семинар», мне кажется лицемерным самому теперь выходить в учителя и начинать кому-то объяснять, как лучше. Для меня лучше всего было, чтобы мне никто ничего не преподавал, и я всему интересному, что я в жизни делаю и практикую, профессионально научился совершенно самостоятельно. У меня была куча людей, которых я мог бы назвать своими учителями, они меня вдохновляли, но это не потому, что они читали мне лекции или меня непосредственно учили.
Мне кажется, что мои публичные какие-то встречи, так называемые лекции (именно так называемые, просто лучшего слова не придумано), они гораздо интереснее и полезнее для людей, чем вот такие системные какие-то мероприятия.
— Сильно ли вообще изменилось российское кино после начала войны?
Мне очень трудно об этом судить, потому что я уехал почти сразу после начала войны и слежу за российским кино по косвенным признакам, до меня доходят не все фильмы.
Я смотрю те фильмы, которые оказываются в онлайн-доступе, не пиратском, я подписан на многие российские онлайн-кинотеатры. Но иногда я немного нарушаю закон, потому что смотрю их из европейских стран через VPN. Но, надеюсь, это нарушение позволительное, учитывая, что это платный легальный просмотр.
И это очень для меня все интересно, и как для исследователя, и как для человека, который минимум 25 лет внимательно следил за развитием отечественного кино — но все равно слежу я за ним не так пристально, как когда жил в России. Я смотрю избранные проекты.
Например, в этом году я вообще почти ничего не видел. Я посмотрел «Мастера и Маргариту» и «Слово пацана», два самых, наверное, обсуждаемых российских проекта с начала года. Включил главки о них в мою книгу, сдал ее редактору и после этого, может быть, я переел российского кинематографа, я от него отключился. Но насколько я могу судить по публикациям коллег, большого количества каких-то суперсобытий за этот киногод пока не случилось. Может быть, они случатся ближе к новогодним праздникам.
— А какой отпечаток война может наложить в целом на российский кинематограф в будущем?
Ужесточилась цензура очень резко, это все отмечают. Причем, как это всегда в России бывало, даже в советское время, эта цензура не имеет твердого кодекса правил, какого-то свода, который можно скачать в интернете, например, или купить в магазине и посмотреть что можно, а что нельзя, кого можно, а кого нельзя.
Я имею ввиду так называемые «черные списки» актеров, которых нельзя снимать, или режиссеров, которым нельзя давать зеленый свет. Эти черные списки, скорее всего, существуют, о них все говорят, но я, например, их в глаза не видел, и никто их не видел. То есть они по каким-то тайным каналам между продюсерами, может быть, властью и продюсерами друг другу передаются. Я даже не уверен, что каждый знает про себя, он или она в черном списке или нет.
Когда есть такой безупречный цензурный механизм, как прокатное удостоверение, можно дать его фильмам, а можно не дать. Вот эта неопределенность работает в сторону ухудшения ситуации, потому что все боятся, и самоцензура становится более жесткой, чем цензура.
Должен ли Минкульт объясняться, почему тому или иному фильму не дали прокатное удостоверение? По российским правилам — нет. Просто фильм не получает разрешение, и все. И дальше сам думаешь, что там вырезать или изменить для того, чтобы это разрешение получить. А может быть все равно не получишь, потому что, например, режиссер этой картины в каких-то черных списках, о которых тебе даже не сообщили. Все боятся в них попасть не потому, что это чревато тюрьмой, а просто ты тратишь какие-то деньги на производство фильма. Даже малобюджетный фильм стоит много. Вот миллион долларов, и потом ты этот миллион не можешь вернуть, даже часть его, потому что в России тебе не разрешено его прокатывать, за рубежом никто российское кино сейчас показывать тоже не хочет, да и раньше это все было очень немасштабно.
И в результате тебе надо полагаться только на собственную осторожность. Вот все и осторожничают. И это, конечно, плохо для творчества, потому что даже если режиссеры хотят быть честными и всю правду матку резать, то продюсеры им не дадут. А если и продюсеры дадут, то Минкульт не разрешит этому фильму выйти.
Разумеется, скажу банальность, но обязательное условие для существования и процветания любого творчества — это свобода. Если свободы нет, если есть сплошные красные флажки и красные линии, то трудно делать что-то талантливое, яркое, самобытное, новаторское, без чего развитие искусства невозможно.
А когда ты еще в специальной темной повязке на глазах, которая даже не позволяет тебе увидеть, где эти красные флажки, то есть только предполагаешь, что они здесь или там,тот страх превращается уже просто в панические атаки. Трудно в состоянии панической атаки создать что-то выдающееся.
— Вы сказали про списки. Они были до войны или появились сразу после ее начала?
Первый раз, когда я услышал о списках масштабно, это было после ареста Навального [17 января 2021 года]. Тогда были большие акции протеста против этого и даже после отравления Навального. Сторонники Навального — медийные люди, артисты, сценаристы, режиссеры, — вносились в эти черные списки. Мне называли конкретные имена, но я не буду брать на себя ответственность их перечислять, потому что некоторые из этих людей благополучно сейчас снимаются. Может быть, на самом деле их имена не были в этих списках. А может быть, они сделали что-то для того, чтобы их «простили».
Потом к этому добавилась история с протестом против войны, вторжением в Украину. И тоже очевидно, что тем, кто ярко выступили, были закрыты какие-то ресурсы. Но кому-то из тех, кто выступил против, эти ресурсы не были закрыты. Я знаю людей, которые выступили против войны и продолжают сниматься или снимать, и в то же время вполне открытый случай — Иван Ургант, который написал всего лишь «нет войне», два слова и черный квадрат поставил. С тех пор его нет нигде в публичном поле, кроме как на заграничных выступлениях с Владимиром Познером.
Все очень избирательно и очень лично касается конкретных людей. Одних людей карают так, других эдак, а третьих не карают вовсе. Но почему их не карают? Потому что у них есть родственники, кумовья или друзья в администрации президента? Или потому, что их просто считают недостаточно опасными? Этого я не знаю.
— Вы слышали истории о том, как давили на проекты молодых режиссеров и киностудентов в России?
Очень мало. Вообще, специфика моей работы в том, что я кинокритик, работающий с мейнстримом и арт-мейнстримом. Это значит, что я вынужден по своей профессии смотреть очень-очень много разного нового кино, и времени на то, чтобы смотреть фильмы молодых, никому неизвестных авторов, или читать тексты молодых, никому неизвестных авторов, у меня нет.
Могу только им посочувствовать и посоветовать либо искать другую профессию, в которой не надо будет совершать выбор, связанный с совестью, либо практиковать эту профессию, но за пределами России.
Третий вариант — это забыть о совести и спокойно продаваться системе. Если у тебя есть талант, то система с удовольствием оторвет тебя с руками и будет тебе хорошо платить.
— Сегодня в российский широкий прокат выходят преимущественно пропагандистские комедии, военные фильмы и сказки, на все это уходят огромные бюджеты. А какое будущее ждет российский артхаус?
Пока в стране есть какие-то фестивали, фонды, например, фонд «Кинопрайм», которые поддерживают независимое кино, это кино и сниматься будет, и на фестивалях будет показываться, и выходить худо-бедно в прокат.
По моим наблюдениям, смотрят его гораздо меньше, чем раньше. И раньше смотрели его довольно мало. Если не брать больших таких мэтров арт-кино, как Звягинцев, Серебренников или Сокуров, то на фильмы менее известных авторов, если они замечательно талантливы, ходят гораздо с меньшей охотой. И то только в самых больших городах-миллионниках.
В остальных местах эти фильмы редко выходят. Когда выходят, публика их игнорирует. Сейчас эта тенденция еще больше. Связано это очень много с чем. Например, с кризисом аналитических изданий, аналитической кинокритики, которой негде публиковаться и которую, соответственно, никто не стремится читать, с одной стороны. С другой стороны, это связано с тем, что традиционно арт-кино затрагивает всякие сложные, проблемные темы, а под это и сложнее сейчас получить бюджет, и сложнее выйти на экран, и все это тоже очень хорошо понимают.
Третье заключается в том, что когда настоящий художник, либо те, кто себя считают таковыми, берутся делать арт-кино, когда настоящий художник находится под гнетом цензуры, он или она увядает и не может ничего нормального создать, потому что слишком много требований, а обязательные условия творчества — свобода.
Еще одна причина в том, что авторское кино ориентируется на то, чтобы говорить правду. А говорить правду нынче в России не только опасно, но еще и зрителям это неприятно. Они не хотят видеть и знать, что на самом деле вокруг них творится, и еще и платить за это деньги. Они не хотят платить деньги, чтобы смотреть «Нелюбовь» и «Левиафана» сегодня. Они хотят платить деньги, чтобы смотреть «Чебурашку». Им хочется утешаться, когда вокруг ежедневно убивают, умирают, сажают за ни за что. Не хочется пойти еще и за свои деньги, свое время потратить на еще одну историю о том, как кого-то опять за ни за что посадили.
Вообще попробовать снять фильм об ужасе жизни, а жизнь сегодня ужасна и очень опасна, сделать фильм так, чтобы зрителям было смотреть его приятно и развлекательно, — это не каждый умеет.
Вот Тим Бёртон сейчас снял «Битлджус Битлджус» — это очень радостный, оптимистичный фильм про смерть, но вообще мало кто умеет сделать оптимистичный фильм про смерть, а в России подавно. Я ни одного примера не знаю.
— Какие возможности еще остаются у молодых режиссеров в России, чтобы снимать независимое кино? Возможно ли это в целом?
Я думаю, что есть решения, которые сегодня могут казаться какими-то унизительными, но на самом деле в них больше чести, чем в работе на государство. Можно зарабатывать рекламой, съемками телешоу неполитических, съемками видеоклипов не Шамана, можно зарабатывать большим количеством каких-то технических вещей, которые тоже требуют режиссуры.
Также можно испытать свои силы вне России. Вне России — это очень сложно и требует от тебя и оптимизма, и пробивной силы, и знаний иностранных языков. Но это не неосуществимо, это не невозможно. Я знаю как минимум двух молодых российских режиссеров, правда оба успешно дебютировали когда-то в России, которые сегодня выпускают полноценные голливудские проекты.
— Смогут ли потом молодые режиссеры с этими работами подаваться на зарубежные конкурсы и кинопремии?
Сегодня точно сложно, потому что в России почти нет независимых инстанций, которые финансируют такое кино. Была такая история с фильмом «Блажь», который участвовал в Каннском фестивале, и то после фестиваля фактически он сгинул, нигде особенно не проявлялся, его не стремились показывать и смотреть, например, в Европе, тем более в Америке.
Деньги от фонда «Кинопрайм», который принадлежит Абрамовичу — я не буду сейчас обсуждать так это или нет — считаются тоже аффилированными с государством и соответственно кровавыми. Фильмы, снятые на кровавые деньги, сегодня в Европе не хотят смотреть и показывать. Это просто аксиома сегодняшнего дня. Завтра она может измениться, как может измениться ситуация с войной. Поэтому ты можешь снять очень талантливый фильм, но никто его, скорее всего, не будет показывать и смотреть. Другое дело, если режиссер открыто, ярко выступит против власти, против войны, может, у него или у нее будет шанс, окно возможностей.
Сегодня вроде бы оно есть у Михаила Локшина и его фильма «Мастер и Маргарита». Говорят, [его] собираются выпускать в прокат по миру. Но это пока еще не произошло. В этом фильме есть государственные российские деньги. Если произойдет, это будет прецедентом. Ждем и узнаем, как оно будет.
— Есть ли шанс у российского художественного фильма получить, к примеру, Оскар сегодня?
Да, несомненно возможно, почему нет? Во-первых, если российский режиссер снял фильм в Америке, во Франции или в Корее, то то, что он российский, не имеет никакого значения. Важно гражданство, происхождение и финансирование фильма, а не режиссера.
Во-вторых, с моей точки зрения, Америка вообще гораздо менее придирчива в отношении к деньгам, чем Европа. Просто в Европе основное количество фестивалей международных располагается в таких квалификациях.
Но в Америке 95% всего, что показывается в кинотеатрах, это американское кино. Даже когда независимое, это американское. И только остальные пять, если не меньше, приходится на весь остальной мир. Там вся Азия, там и вся Европа. Как вы думаете, у России, еще и зажатой тисками цензуры, много ли шансов втиснуться в эти 5%? Они крошечные, не нулевые, но очень низкие. То есть фильм должен быть, с одной стороны, свободным и от токсичных денег, и от токсичной идеологии, а с другой стороны — довольно гениальным. Пока что у нас не было таких прецедентов.
Было бы здорово, чтобы появился какой-нибудь гениальный фильм, и все бы согласились, хотя бы даже мы с вами, что это по какому-то гамбургскому счету шедевр. А его и Канны проигнорировали. Все бы сказали: все-таки они в плену предрассудков, не свободны, у них своя цензура и им интересно гениальное. Но пока такого нет, это все чистые спекуляции.
Я могу очень хорошо вспомнить, хотя была другая ситуация, не было войны, что в 2002 году представить себе, что российский фильм никому неизвестного режиссера попадет на Каннский или Венецианский фестиваль и там победит, казалось из области совершеннейшей фантастики.
Такое было в последнее советское время и не повторится никогда. И тут Андрей Звягинцев снял «Возвращение», никому неизвестный молодой режиссер. Приехал в Венецию и взял там главный приз. И это произошло. Вот за день до этого никто не верил, что это может произойти, а оно взяло — и произошло.
Поэтому может еще раз произойти, еще много раз произойти. Просто надо помнить, что у нас российскоцентричный взгляд, потому что мы россияне. Запад полон другими кинематографиями, режиссерами. Там очень много интересных событий происходит. Есть огромная Азия, есть огромная Африка. Там везде свои таланты, с амбициями, своими идеями, сюжетами. И мир вовсе не настолько зациклен на России, российской теме, как из России может показаться.
— Что бы вы могли в целом посоветовать начинающим режиссерам сейчас?
Посоветовать я могу и хочу на самом деле только одно: не поддаваться ни унынию, ни прессингу государственному, который сегодня в России повсеместен. Надо любой ценой сохранять независимость мышления и старомодное понятие — совесть. То есть не продаваться и не делать никаких гнусностей. К сожалению или к счастью, все, что происходит сейчас, не навсегда. Многие почему-то думают, что навсегда. Это не так. Все это кончится. И любые формы соучастия в войне и в пропаганде будут считаться постыдными. Поверьте, это произойдет. Это историческая неизбежность.
Россия, на самом деле, как бы ни было неприятно это признавать тому же Путину, это европейское государство с европейской культурой. Мы такая же часть Европы, как Франция, Германия. Случалось всякое. Вот с Германией что случилось в 30-е годы, но потом это закончилось.
То, что происходит сейчас в России, тоже закончится. И те люди, которые свою душу продали в той или иной форме, за дорого или задешево по глупости или осознанно, они же ее обратно не выкупят. А так называемая душа, конечно, это абстрактное понятие, но в случае людей, которые занимаются творчеством, это их талант. Смотрите на Михалкова. Лишается таланта. Обратно ни у кого ты себе его не выпросишь, его не будет. Не будет репутации, не будет таланта, не будет совести. А работодателей, как сейчас, тоже не будет уже, они исчезнут все.
Поэтому надо буквально беречь себя, хранить себя, и все.