Жахонгир Мирзаджанов — выпускник Балтийского федерального университета. С 2018 года он помогает студентам БФУ отстаивать свои права: все началось с отчисления из вуза сотрудника штаба Навального и незаконного расселения общежития вуза. Сейчас Жахонгир руководит студенческим правозащитным движением «Альтернатива» и помогает студентам разных регионов России.
В интервью «Грозе» Жахонгир рассказывает, почему студентам сложно отстаивать свои права, как можно получить дисциплинарку за золотую рыбку и быть отчисленным за физкультуру.
Как вы уже поняли, в этом тексте есть мат. За мат извините.
— Мы решили с тобой поговорить, потому что, к сожалению, в России сейчас редко встретишь студентов, которые внутри вуза отстаивают свои права. Расскажи немного о себе — на кого ты учишься, кем работаешь?
Я родом из Узбекистана, но гражданство России я получил еще в подростковом возрасте. В Узбекистане я закончил школу и колледж и решил попробовать получить высшее образование в России. Так я поступил сначала в вечернюю школу, а потом в БФУ на компьютерную безопасность. Из-за болезни я не закрыл одну из сессий и потом перевелся на психологию, на которую и так давно хотел.
После выпуска в 2018 году я сменил много видов деятельности: делал бургеры, работал в холодном цеху, оператором в «Тинькофф Банке». Сейчас я — оператор в службе доставки в пиццерии. Правозащитой я всегда занимался параллельно [работе], на энтузиазме.
В качестве награды за все это время [пока занимался правозащитой] я получил только пиздюли от фсбшников и две шавермы. В пандемию, когда у меня не было денег, студенты, которым я помог, спросили, как они могут мне отплатить. Я ответил: «Можете купить мне шавы».
В 99% случаях ко мне обращаются ребята из БФУ. Но я помогал студентам из Калининградского техуниверситета (КГТУ), местного [филиала] РАНХиГСа, Петербургского государственного университета путей сообщений (ПГУПС) и еще из кучи других университетов. Наиболее экспертен я в вопросах общежитий: там очень легко обосновать, почему ты имеешь право в своей комнате, например, хранить огнестрельное оружие или хуярить алкоголь.
— Когда ты начал этим всем заниматься?
Первое, с чем я столкнулся при поступлении — мне отказались давать общежитие из-за низкого балла ЕГЭ. Другие ребята с факультета говорили мне, что места есть, и они живут в комнатах одни, даже без фантомных жителей. Тогда я пришел к декану и сказал: «Я не понимаю, что мне делать, я пойду к ректору». Они все очень встрепенулись: видимо, для вуза не очень типично, что я не угрожаю, а просто говорю, что пойду к ректору. Они сразу надавили на жилфонд — мне дали место в пустой, блять, трешке.
Когда я перевелся на новый факультет, первое, с чем я столкнулся, была коррупция. Преподавательница не просто просила взятки, а требовала: буквально вся группа должна была сдать деньги преподу, которая ничего из себя не представляет и не знала даже материал по своему же предмету. В итоге я начал ходить по сотрудникам университета и аккуратно спрашивать: «А вот если гипотетически у нас есть преподаватель, который гипотетически берет взятки, что можно сделать?». Все знали, про кого я спрашиваю, и отвечали, что у меня будут проблемы. Но, видимо, я настолько всех заебал, что в какой-то момент мне позвонил университетский менеджер и сказал: «Вы интересовались по поводу одного человека. Можете больше не переживать».
Свое первое в жизни заявление на имя ректора я написал из-за ситуации с физкультурой. После болезни я довольно долго чувствовал физическую слабость, и мне приходилось постоянно приносить справки, чтобы закрыть часы. В какой-то момент я настолько заебался их делать, что просто решил начать ходить на нее. Так я прозанимался полгода, но в один день, когда я пытался перезаписаться на другое время, мне на сайте выдало ошибку. Я пошел разбираться в администрацию по вопросам физкультуры, где мне сказали, что на занятия я не имел права ходить — они объяснили это тем, что нужна справка, «подтверждающая, что мое здоровье позволяет мне заниматься физкультурой». Ебать, полгода мне позволяло.
В университетской поликлинике не понимали, какую именно от меня требуют справку, а на занятия без нее не пускали, и мне пришлось въебать — не потерять, а именно въебать — две недели своей жизни просто на получение справки. Меня это настолько сильно возмутило, что я решил написать заявление и выдвинуть еще ряд предложений для университета: например, повесить злоебучий ящик для почты на дверь кабинета директора центра физкультуры, чтобы студенты не ждали его на рабочем месте, а просто кидали туда все справки.
Ответа никакого не пришло, и я решил позвонить проректору — он ответил в хамской манере, что, условно, мое заявление не стоит даже того, чтобы его читать. Спустя полчаса менеджер моего направления вовсе пригласил меня к себе и сказал, что я нарушил субординацию, не поставив его в известность, и пригрозил мне отчислением. Тогда я еще не занимался своими правами и даже не знал, что они у меня есть. Однако я понимал, что я не сделал ничего такого, чтобы угрожать мне.
Дальше произошла ситуация с Олегом Алексеевым — бывшим сотрудником штаба Навального, которого отчислили из БФУ за то, что он купил часы по физкультуре. Я решил вникнуть в это дело и понять, почему его отчислили. Также я решил сходить на демонстрацию в его поддержку и познакомился с ним лично. Там я увидел пропутинских бабушек, которых, скорее всего, нанял университет, чтобы сорвать митинг. Я так охуел!
Все эти четыре года, пока я учился, мои права систематически нарушались или же кто-то просто меня раздражал: например, коменда, которая чуть ли не с ноги заходила в комнату без стука и приветствия и с наездом пыталась выяснить, почему у меня стоит мусорка — потому что она просто может там стоять. Вся эта цепочка событий, которая запустилась простой историей с физкультурой, привела к тому, что я стал волей-неволей взаимодействовать со студентами и помогать им.
— Мог бы ты вспомнить, когда ты впервые помог студентам?
Когда сотрудники жилфонда и проректор собрали всех студентов в общежитии, они объявили, что такого-то числа в общежитии должен гулять только ветер. Я, стоя с диктофоном в руке, сказал: «Ветер и я». Все сильно приуныли, когда я начал приводить конкретные статьи, почему выселение незаконно. Я говорил с ними с ахуевшей наглостью, но с абсолютной вежливостью: возможно, некоторые ребята из-за этого преисполнились, и мы начали вместе просвещать студентов о незаконности выселения.
Несколько студентов жили на Дальнем Востоке: во время Чемпионата билеты в одну сторону стоили 150 000 ₽. Университет, как и обещал, все оплатил.
Тогда я стал довольно публичным и начал писать больше постов на своей странице про студенческую жизнь. Ко мне периодически стали обращаться с вопросами студенты, и я начал пытаться их решать. Например, я лично пришел к проректору из-за того, что совершеннолетних студентов не выпускали вечером из общежития, хамили им и оскорбляли. Проректор ответил, что он не имеет власти над охраной, а я предложил ему написать приказ о том, что студентов запрещено не выпускать из общежития. Что мне сказали? «Да, конечно». Что было в итоге? Ничего. Я систематически пытался обращаться — меня систематически кормили обещаниями, а по факту — слали нахуй.
Впервые я обратился в суд, когда в общежитии сработала сигнализация, и одной из студенток сотрудник службы безопасности БФУ стал угрожать, что сфабрикует на нее дело за то, что она якобы курит в своей комнате. БФУ предложил нам пойти на мировую и снять дисциплинарное взыскание, однако мы хотели привлечь к ответственности этого сотрудника безопасности. Тогда я был еще зеленый и толком не понимал что делать — в суде этого добиться не удалось.
— Почему ты стал помогать с ситуациями, которые, по сути, тебя никак не касались?
Почему я этим занимаюсь, я чаще всего описываю просто: потому что могу. Ко мне студенты обращаются — в целом, мне не очень хочется этим заниматься, — но я понимаю, что им больше не к кому обратиться. Правозащита — это как хобби, которое я просто могу себе позволить.
С другой стороны, основной двигатель моих действий в попытках защитить права — чувство злобы. Я всегда это осознавал. Я начал заниматься правозащитой не потому, что очень сильно болел за чьи-то права, а потому, что я систематически становился все злее и злее — начиная от угроз и отчисленного навальненка и заканчивая требованием выселения из общежития.
Наверное, если бы университет сразу говорил мне «пошел нахуй», я бы с самого начала принял все как должное. Но они дают тебе обещание решить вопрос, и ты действительно веришь, что кто-то поможет. И только потом ты понимаешь, что тебе уже никто не поможет. Тогда ты начинаешь просто злиться.
Помню, когда я ждал свою очередь к проректору, секретарь мне сказал как-то раз: «Ты еще больший юрист, чем большинство студентов-юристов». Я отвечаю: «Нет, я просто токсичная злобная мразь».
Я чувствовал злость и несправедливость от самих ситуаций всего два раза. Первый раз, когда девочку из-за комендантского часа с 12 ночи до 6 утра оставили на морозе в компании какого-то бомжа. Второй — когда отчислили Олега Алексеева. Есть миллиард поводов отчислить человека, а они использовали физкультуру, за которую им самим должно быть стыдно.
Хотя, возможно, одна из причин, почему я этим занимаюсь — это все эти мемные дегенеративные случаи. Где с таким еще можно столкнуться?
— Правозащитное движение «Альтернатива» — как оно появилось?
Ко мне пришел магистрант БФУ Глеб и сказал, что хочет заниматься движухой, связанной с защитой студенческих прав, а в Калининграде ее нет. Я иронично предложил ему податься в студенческий профком и рассказать там о своих идеях, чтобы на всякий случай нахуй в них разочароваться и вернуться ко мне. Он туда сходил: естественно, там над ним просто посмеялись и стали морозить его несколько месяцев.
Мы решили встретиться с ним и обсудить, что делать: тот же самый профком создавать бессмысленно — он только ворует стипендии студентов, а его настоящие функции мы можем выполнять и без этого. Мы довольно быстро придумали название: «Слушай, а давай альтернативу этим долбаебам сделаем? Так и назовем — „Альтернатива“». Так мы и стали инициативной группой студентов БФУ «Альтернатива».
К нам подтянулись и другие ребята: председатель студсовета, студенты-юристы и те, кому было просто интересно. Мы стали проводить собрания раз в неделю и помогать студентам решать их проблемы.
Потом наступила пандемия, и количество нарушений глобально сошло на нет: обращались только, например, когда ПГУПС угрожал не пустить в общежитие и на сессию без прививки, а в Калининграде университет требовал от студента оплатить за свой счет пребывание в стационаре на 14 дней. Я звонил в БФУ — там либо трубку не брали, либо говорили: «Мы не знаем, это не наша проблема». В итоге я, Жахонгир, человек с улицы, уже не имеющий никакого отношения к БФУ, обзваниваю Роспотребнадзор, санэпидемстанцию и штабы ковида, чтобы пробить справки и составить план что делать студентам и пояснить, какие у них есть права.
— Расскажи о ярких и успешных случаях, чего вам удалось добиться?
Был успешный кейс в Коми, когда студент после успешной защиты диплома взял каникулы, а диплом ему выдавать отказались. Мы с ним были на связи в Скайпе, когда он пошел к сотрудникам, чтобы получить диплом. Ему, естественно, отказали, и я говорю: «Хорошо, вызывай полицию». Он вызывает полицию, и через три минуты ему отдают диплом — потому что отдать обязаны.
Раньше студенты не могли зайти в столовую общежития БФУ со своей посудой — многие просто не хотели есть из пластиковой или считали это неэкологичным. Университету было похуй на эту проблему, а Глеб, которому не похуй, вышел на директора компании, которая организовывает питание в общежитиях, и договорился с ним лично. Теперь у студентов есть возможность пользоваться своей посудой и кушать в столовой свою еду.
Параллельно с этим мы боролись с комендантским часом. С декабря по январь 2020 года мы написали со студентами около шести заявлений в прокуратуру о нарушении наших прав, когда нас не пускали и не выпускали из общежития. Была ситуация, когда студент в 11 вечера заказал доставку пиццы, а его не выпустили и к тому же обвинили в том, что он наркоман и идет за дозой.
В этом же общежитии после увольнения вахтеров удалось добиться, чтобы душевые не закрывали так часто в течение дня, а только ночью и на час днем. До этого я два года людей упрашивал, чтобы хоть что-то поменять. Как оказалось, нужно было всего лишь написать заявление в прокуратуру, чтобы все поменялось по щелчку пальца. Раньше это ощущалось как преодоление через злобу, теперь — ты просто написал заявление, и все сработало.
На факультете религиоведения РГГУ была проблема с общежитиями и с тем, что студентов не переводили на бюджет. Студенты обратились к моей коллеге, и мы с ней смогли отстоять их права. Когда я помогал студентам, одна из старост мне рассказала, что на факультете собрали целое собрание директоров и старост и сказали: «На наш университет происходит атака Исламского государства. Они пытаются внушить нашим студентам, что их права кто-то нарушает, занимаются пропагандой студенческих прав и пытаются настроить наших студентов против нас. Пожалуйста, не поддавайтесь на провокации». Напоминаю: меня зовут Жахонгир. Возможно, чисто теоретически у них действительно был подобный кейс и все совпадения — случайны.
— Что сейчас с «Альтернативой»?
Недавно «Альтернатива» была расформирована и передана полностью мне. Сейчас уже нет никаких «мы», есть только я. Единственное, чем я сейчас занимаюсь — это защитой студентов по мере их обращения. А еще в этом году я наконец-то провел лекцию по основам студенческих прав.
Например, недавно я со студентами БФУ составлял заявление, чтобы вуз отменил требование об обязательной записи на некие цифровые кафедры. БФУ переобулись, таких требований больше нет.
Также в этом году студенты обратились ко мне с проблемой о том, что для получения регистрации в общежитии минимум на 14 дней нужно отдать оригинал своего паспорта. На паспорте вообще-то сзади написано, что его нельзя никому отдавать. Тем более его опасно отдавать сотрудникам, работающим по ГПХ, без трудового договора. А вдруг они подсмотрят мою подпись и ебанут на меня кредит.
— А мог бы ты рассказать о неудачных кейсах?
Прямо сейчас у меня есть кейс, связанный со мной, с которым вряд ли что-то получится. Год назад студсовет общежития БФУ пригласил меня провести лекцию по правам студентов. Коменданту общежития, который был еще и председателем «Яблока», сообщили заранее о лекции — он не предъявил никаких претензий. В день мероприятия студентам, которые меня пригласили, пришло сообщение от коменданта, что мне в посещении отказано. Я пытался обсудить это с ним в переписке, но он не ответил — я приехал в общежитие. Вахтерша отказалась пускать меня и сказала, что комендант ушел. В итоге я спокойно сказал: «Я сейчас буду вызывать полицию, потому что считаю, что мои права нарушены».
Сотрудники полиции приехали, но предпринимать что-то отказались и проводили меня из общежития. Из-за этого я очень сильно озлобился: написал заявление в прокуратуру по поводу того, что меня не пустили, несмотря на то, что я следовал всем нормативным актам. Написал заявление на сотрудников полиции, хоть и знал, что с этим ничего не сделают. За этот год я прошел три инстанции со своей жалобой: меня везде шлют нахуй. Я все-таки провел эту же лекцию 22 сентября, спустя год, и планирую написать письмо в Генпрокуратуру.
— С какими вопросами к тебе чаще всего сейчас обращаются студенты?
По вопросам общежитий. Общежития по всей России — это тотальный ебаный ад, там нарушение на нарушении. Например, ко мне обращались из ПГУПС: когда студентки не было дома, люди открыли дверь к ней в комнату ключом, брали чужие документы, пытались что-то найти в них. Для наших с вами родителей, я уверен, это не кажется вопиющим нарушением, однако для людей, которые знают закон о неприкосновенности жилья и уважают себя и свое достоинство, это — недопустимая наглость.
— Возникали ли лично у тебя проблемы из-за твоей деятельности?
Иногда появляется состояние аморфности, когда ты ничего не можешь делать и пускаются руки. Чаще всего это происходит из-за того, что твои ожидания разбиваются. Например, чьи-то права нарушены, ты хочешь справедливости и ожидаешь, что хоть чего-то добьешься, но у тебя ничего не выходит. Потом я все-таки прихожу в себя и иду делать свою «работу».
Однажды, когда я смог добиться обещанной стипендии для студентов, ныне сидящий за взятку ректор Федоров обиделся на меня и решил натравить на меня фсбшников. Ко мне домой пришло два фсбшника, два сотрудника центра «Э» и участковый, чтобы вручить повестку. Это при условии, что я всегда был достаточно публичным и никогда не скрывался. Я принял ее, но сотрудники военкомата настолько халатно выполняли свою работу, что дотянули до моего 27-летия, и я так и не попал в армию.
— В твоем статусе на страницу в ВК написано, что у профсоюзов «импотенция на защиту прав». Что ты имел в виду: что не так с профсоюзами?
Во-первых, проблема профсоюзов в том, что все их документы написаны ужасным языком. Ты просто сидишь, читаешь их и умираешь нахуй от инсульта мозга. Это невозможно читать. Я занимаюсь правами студентов, но мне нихуя не понятно, что я читаю. Как будто они изначально не создавались для студентов: если ты хочешь сделать что-то для них, зайди в любой студенческий паблик — там будет написано все четко и понятно обычным человеческим языком.
Кроме того, 50% денег, которые получает профсоюз от студентов, он имеет право потратить на зарплату работников. И только остальные 50% идут на нужды студентов и на выполнение своих прямых обязанностей. Например, на выплату матпомощи. Интересно, кому они это выплачивают? Может быть, себе? Или же они могут потратить эти деньги на проведение массовых мероприятий. Там же они параллельно спонсоров находят, которые напрямую дают им деньги. Профсоюзы — это тотально коммерческая движуха. Как коммерция она максимально эффективна. Они [сотрудники профсоюза] ориентированы на то, чтобы им платили больше денег и чтобы быть ручными существами руководства университета.
В итоге мы открываем налоговую отчетность профсоюза и видим, что за год они тысяч 300 лутают с одних только процентов, из которых 150 они могут потратить на зарплату одному председателю. Это без учета повышенной государственной стипендии и спонсорских денег за рекламу. В теории, зарплата у него выходит больше, чем у большинства родителей студентов. Можно зайти в любой паблик профсоюза, и 99% постов там будут рекламные. Вы не увидите там постов о том, как студентам оказывают помощь, как им выплачивают стипендии и дают место в общежитии и как эти проблемы были решены. От них нет никакой публичной деятельности, хотя гласность деятельности — это типовой пункт устава профкома. Видимо, им материально невыгодно выполнять свои прямые функции.
За это на меня сагрилась [разозлилась] верхушка профкома, но в итоге я их доебал, они отменили конкурс красоты, все ушли с постов в этом же году и угрожали мне физической расправой.
Я бы вообще об этом ничего не говорил, если бы эти люди не брали у студентов деньги. Профсоюзы нужно либо реформировать и заставлять что-то делать, либо распускать: свято место пусто не бывает, и везде найдется какой-то злоебучий Глеб или ебанутый Жахонгир, которые захотят что-то сделать.
— На самом деле, это ужасно. Но почему так произошло, что случилось со студенческими профсоюзными структурами?
Профсоюзы с самого начала были такими. Если посмотреть на БФУ, сами сотрудники университета создали профком, и до моего появления большинство его руководителей были сотрудники вуза. Когда я подъебывал профком, у них в уставе было прописано, что членом профсоюза может быть сотрудник университета. Возможно, сейчас это тоже осталось. Каким образом в профсоюз может вступить контрагент — непонятно. У сотрудников университета должен быть свой профсоюз — преподавательский.
В нашем профсоюзе очень долгое время была председателем действующая сотрудница БФУ. Однажды у нас в общежитии установили вайфай роутер, и какой-то волшебный долбоеб начал обрезать его провода. К нам пришла председательница и сказала: «Если еще раз здесь порежут провода, мы у вас заберем все эти модемы». Я отвечаю ей: «Вас не смущает логика, что человек, который режет провода, в модемах точно не нуждается? Вы сделаете то же самое, что и этот человек, только намного хуже». Она сказала мне фразу, которая почему-то меня часто преследует: «Вы что, самый умный что ли?». И это — председатель профсоюза, человек, который пришел защищать права и интересы студентов. Вместо этого она осуществляет какую-то административную деятельность.
Одному студенту ебанули дисциплинарное взыскание за то, что у него в комнате была золотая рыбка. Мало того, что запрет на домашних животных в общежитиях ничем не обоснован, кроме как рекомендательного письма от Минобра, так еще ему дали дисциплинарку за золотую рыбку. В качестве наказания ему два месяца запретили посещать спортзал. Зачем? Ну вот нужны воспитательные меры. По этому вопросу я доебался до председателя профсоюза — она слилась. В таких кейсах они часто пишут, что они согласны с нарушением, хотя это очевидный абсурд. Ладно, запретили рыбку — это спорная тема. Но запретили ходить в спортзал? Ты в самом спортзале можешь дисциплинарку получить и тебе ходить не запретят.
— В будущем, если бы у тебя была возможность, что бы ты хотел сделать с профсоюзами?
Я убежден, что в университетах должны быть профсоюзы — органы, у которых есть знание и влияние. К тому же, нужно проводить не только уроки о главном, но и уроки о своих правах. А иначе как?
Именно поэтому должна быть какая-то структура, в которой будут люди, которым интересно заниматься этим.
Можно было бы придумать закон, чтобы профсоюзы отчитывались раз в какое-то время о своей правозащитной деятельности, Или, например, закон о том, что если профсоюзы игнорируют публичные сообщения о нарушении прав студентов, то их нужно привлекать к административной ответственности.
— Создается ощущение, что многие студенты не умеют защищать свои права — может, не знают как или не хотят. Как тебе кажется, почему защита своих прав так не развита в студенческих кругах?
Я кричу всем студентам о том, что они могут обращаться ко мне за помощью. Пишет очень мало людей. У меня есть два объяснения: либо всех все устраивает, либо все — говноеды. Если говноеды, имея возможность попытаться решить проблему, ничего не делают, значит, они заслуживают есть говно. Это грубо, но такова жизнь.
Когда я говорю про говноедов, я не считаю таких людей плохими или недостойными. Они говноеды только в контексте своих прав и самоуважения. Скорей всего, это передалось от родителей, чья система ценностей строилась на том, что ты должен молчать и терпеть, чтобы условно не отправиться в ГУЛАГ. В этом плане по-человечески их можно понять.
Все переменные, которые только могли существовать, сложились в одну картину. Наверно, поэтому у нас нет осознания ценности права и свободы. Наши ценности — это не создавать лишних проблем и молчать. Когда студенты сталкиваются с проблемами, они не могут обратиться к своим родителям и остаются сами с собой. Родитель, в свою очередь, если права его ребенка нарушены, скорей всего, скажет: «Я терпел, и ты терпи».
Даже самое элементарное действие — написать заявление — у нас всегда воспринимается как угроза. Когда секретарша ПГУПС отказалась связывать меня с ректором, я сказал, что в таком случае я вынужден написать заявление. Она спросила: «Вы что, мне угрожаете?». Важно понимать, что намерение написать заявление — это просто форма дополнительного взаимодействия и эффективной коммуникации.
Хотя, с другой стороны, я ебать защитник прав. Однажды на работе меня несправедливо оштрафовали на 5000: я не стал бунтовать, хоть и мог, но при этом, скорей всего, я бы лишился работы. Это можно было оспорить в суде, но, даже понимая план действий, я иду на компромисс со своей совестью и самостью. Поэтому студентов понять можно: если я себе позволяю поступать как говноед в подобных ситуациях, то и другие естественно так поступают — у них еще меньше ресурсов и понимания.
— Ты говорил, что студентам помогать хочется не всегда и иногда ты уже решаешь их проблемы по инерции. Ты видишь какой-то смысл в своей деятельности, миссию?
Мне не нравится словосочетание «моя миссия». Однако мне очень нравится идея, что, помогая студентам защитить их права и рассказывая им об этом, я больше не их права защищаю, а показываю на примере, что — образно — жарить блинчики несложно. Сам ты блинчики пожарить не рискнешь, а вот если ты сделаешь это с кем-то, ты поймешь, что это несложно и можно так делать.
Это может быть инструментом воздействия, потому что за неимением способов решить проблему у нас всегда есть огласка: например, через паблики «Подслушано» можно поднимать огромный шум.
Возможно, в будущем эти же люди столкнутся с тем, что работодатель будет ущемлять их права, и уже имея опыт, они смогут его разъебать. Даже если они не будут понимать что конкретно нужно сделать, у них возникнет хотя бы мысль: я что-то могу попробовать. Это самая большая ценность — не защита конкретного права, а идея о том, что это право теоретически можно пытаться реализовать.
В последнее время мне часто пишут люди, что, мол, мои права нарушены. Я предлагаю что-то сделать — они отказываются хоть что-то предпринимать. И у меня была только одна мысль: «Нахуй ты мне написал? Чтобы я просто уснуть не мог от несправедливости?» Поэтому в последнее время я стараюсь границу ставить: вы либо мне рассказываете и мы что-то делаем, либо вы не рассказываете даже.
— Кто-то мог бы тебе сказать: «Сейчас в стране ужас происходит, права всех нарушают — какой смысл права студентов защищать?». Как бы ты на это ответил?
Если ты живешь не в Харькове или Белгороде, такие вопросы задавать странно. Ты либо вынужден выживать, находясь под обстрелами, либо уже живешь далеко и можешь работать над качеством своей жизни. Твои права — это часть твоей рутины, пока ты жив.
Самый мой любимый аргумент для студентов: «Если вы сегодня не можете себя защитить в таких базовых вещах, то как вы будете защищать своих детей и тех, кто вам близок и дорог?». Сейчас вы учитесь в университете и ваша задача — учиться, но неплохо было бы научиться и защищать себя, пока у вас есть время, возможности и инструменты. Я не хочу кому-то понравиться, а просто хочу быть полезным в пределах своей экспертности, поэтому, пожалуйста, пишите. Не молчите, не терпите.